/Фестиваль театров танца Цех/
.
Был
чудный июньский день.
На полу сцены лежала синяя тонкая грампластинка.
Танцовщица встала на нее босыми ногами.
Послышалась музыка.
Танцовщица сошла на пол.
Музыка прекратилась.
Танцовщица снова ступила на пластинку и снова заиграла музыка.
Танцовщица повернулась и музыка поплыла искаженная в другую тональность.
Спустя полгода я снова оказалась на нескольких спектаклях одного из театров танца. Артисты театра переводили на язык жестов идеи слепого художника, живущего в Испании и рассылающего свои структуры по почте друзьям со всего мира.
Становилось
холодно. Я приходила на спектакли и наблюдала, как актеры театра танца представляют
игру светом в темноте.
Театров было несколько, хотя в моем воображении они давно уже сложились в единое целое. Все они так или иначе связаны с объединением театров танца Цех.
Однажды
я уже пыталась написать о нем. Увы, статья так и не была завершена. Вместо того
чтобы описывать необычное явление средствами, которые были бы наиболее близки
и сродни ему самому - метафора, легкий намек, многозначие, туманная загадка,
- был смастерен какой-то громоздкий чертеж, который никак не складывался в форму
статьи, не раскладывался на части, с трудом давался к прочтению и пониманию
даже самим автором.
В частности, в этой странной и путаной статье должны были фигурировать удивление
и школа киников, язык и словарь жестов, чувство юмора и абсурд. По тексту расхаживал
Диоген Синопский со своими знаменитыми акциями, очень напоминающими современное
искусство, тут и там попадались идеологи дада и хипхопа вперемежку с весьма
путаными намеками на философию, на греческую философию в частности. Все вместе
было поистине страшно. Сложно было бы (и, пожалуй, небезопасно) бродить по такой
статье, как по запыленным театральным кулисам, среди старых декораций, где в
беспорядочную кучу навалена бутафория.
Причина
очень проста. Я пыталась описать настоящий театр.
Совершенно новый и одновременно древний, как мир. Наполненный лепетаньем зарождающихся
форм и, как и положено настоящему театру, общающийся со зрителем посредством
несловесного языка.
Представляется совершенно естественным, что этот настоящий (в идеальном смысле) театр случайным образом является к тому же странствующим театром. У него нигде нет своего здания. Но вспомним о представлениях средневековых странствующих театров и тогда нам это представится хоть и печальным, но вполне естественным явлением, особенно если вспомнить к тому же напоминающее о средневековье название – Цех.
Самый дух истинной архаической условности, детской игры и странной загадки – думаю, именно оттуда, из архаического периода существования театра. Это сердцевина каждого представления Цеха из тех, что я видела.
Оттуда же вырастает ряд типичных театральных приемов, которые характерны для старинных, в том числе уличных (странствующих) театров – буффонада, заигрывание со зрителем. Комедия поверх трагедии.
Тем интереснее, что над этой архаичной сердцевиной выстроено несколько этажей самых ультрасовременных ходов, блестящих трюков и изобретений, изложенных на языке современного танца. (Без типичных театральных “штучек” театр неинтересен, как говорил в своих лекциях 1918-1919 гг. В.Э. Мейерхольд, автор проекта о Цехе мастеров сценических постановок – организации, судьба которой мне неизвестна).
Такова
внутренняя архитектура театра танца.
Слои и этажи в ней иногда противоречат друг другу, иногда переходят один в другой
или маскируются один под другой, создавая впечатление одновременно изысканной
сложности и предельной простоты. Думаю, что природа мерцания смысла в цеховых
спектаклях кроется именно в этом.
Безусловно,
удовольствие от таких представлений требует особого подхода, в котором и зритель
должен быть эстетом и артистом.
Поэтому характерно, что лишь однажды найденная мной жесткая критика в адрес
театра принадлежала, по-видимому, не очень образованному рецензенту. Насколько
я помню, один из жителей наших городов, побывав на представлении, с которым
приехал к ним театр, возмущался его театральной техникой. Суть обвинений сводилась
к тому, что в этом театре актеры используют условность и юмор. По-видимому,
зритель не шел особенно далеко вглубь веков театральной истории и просто не
подозревал о существовании какой-то иной театральной традиции кроме Системы
Станиславского. Кроме того, он к тому же (учитывая название - "театр танца")
ожидал увидеть балет - а увидел какие-то странные движения в духе театра Commedia
dell'arte и его персонажей, которые ведь двигаются совсем не так, как двигаются
актеры в психологической драме или балете, и, в отличие от последних, еще и
напрямую общаются со зрителями, в том числе беззвучно, посредством пантомимы
и мимики. К прямому общению с артистами зритель был не готов, типичные для странствующего
театра остроумные декорации из подручных средств его опечалили, а самая форма
представления, в котором предельно свободная импровизация появляется по законам
самых строгих формул, его сбила с толку.
Словом,
зрителя разозлила самая сущность и источник истинного театра.
Который предельно прост.
И при этом бесконечно загадочен.
Впрочем, ошибка рецензента (прекрасно помня неудачу своей собственной первой попытки, я далека от какой-то иронии в его адрес) наглядно демонстрирует нам, насколько вообще сложно писать рецензии на такие события. Как можно посредством слова передать информацию, которая возникает до зарождения слова и умирает при его произнесении. Несловесный язык передается вне всяких слов, не фиксируется и не застывает, он находится в вечном движении.
Любые
словесные описания в таком случае просто абсурдны. А тогда невозможна любая
обычная рецензия. Если отбросить как утопическую мысль пользоваться при описаниях
каким-то неведомым доселе видом мультимедийной журналистики, остается искать
более реальные технические средства внутри самого слова.
Может быть, вместо описания стоит выбрать форму предельно вольной интерпретации.
Или испробовать форму рецензии, написанной в обратную сторону, т.е. вперед,
еще до события (создать описание не того, что будет, а того, что могло бы быть,
заранее примирившись с несовпадением фактов, призрачностью и иллюзорностью информации).
Сейчас
я и пишу такую воображаемую рецензию на еще не состоявшееся событие.
Произойдет оно уже довольно скоро (с 2 по 7 декабря 2003 г.), и по значительному
поводу: нас ждет даже не спектакль или серия спектаклей, но - фестиваль. Уже
третий в Москве.
“Впервые Фестиваль российских театров танца ЦЕХ прошел в декабре 2001 года на сцене едва отремонтированного, еще не отапливаемого и потому жутко холодного здания Театра Наций. Тогда мы говорили, что ЦЕХ – это способ выжить, что танец это прогноз на завтра.
Второй фестиваль (ЦЕХ-02) прошел в теплом здании театра Мимики и Жеста. Но и здесь были свои странности: буфетчики и гардеробщики изъяснялись без слов - с помощью жестов и звуков. Потому что по-другому не могли. Тогда мы говорили, что ЦЕХ – это возможность быть самим собой.
Третий фестиваль пройдет на сценах обогретых “офисных” театральных площадок Москвы: в Центре им. Вс. Мейерхольда и в Театральный центр СТД РФ “На Страстном”
Пространство вновь диктует нам свою эстетику, навязывает концепцию art-бытия. Но мы говорим: “ЦEX – это фестиваль не отформатированного танца и перформанса”, и инсталлируем то художественное пространство, в котором существует российский танец сегодня.
На протяжении всех трех лет Фестиваль российских театров танца ЦЕХ является Российской Платформой международных хореографических встреч в Сен-Сан-Дени, проходящих раз в два года в Париже”.
Это
текст пресс-релиза, который недавно был разослан агенством Цех.
Нам остается лишь ждать самого события и предвкушать то, что будет увидено.
Ash
/фото:
театр "Артфабрика" "В сторону Севана"
автор фото Станислав Белоглазов/
утопии синтез искусств галерея звуковые фотографии библиотека статьи информация новое ссылки трей